Музыка собирается по крупицам, а потом в сухом воздухе клубится

О псковских концертах Фёдора Шаляпина в последнее время упоминают тогда, когда обсуждают акустику Большого зала псковского драмтеатра. Много десятилетий она считалась чуть ли не идеальной. Большой зал был единственным концертным помещением в Пскове, где с акустикой было всё в порядке. Всё остальное в этом зале могло быть плохо и требовало ремонта, но акустика была неизменно хороша. После очередного концерта или спектакля кто-нибудь обязательно добавлял: здесь выступал Шяляпин. После реконструкции всё изменилось. Стены остались те же, но пол, несмотря на предупреждения, безжалостно залили бетоном. Звук стал почти также плох, как в областной филармонии. Недавняя премьера очередного спектакля это подтвердила. Но о Шаляпине всё равно упоминают. Судя по описаниям, это были два самых грандиозных концерта в Пскове за всю историю.

Псковские концерты организовал Исаак Руммель – двадцатипятилетный управляющий Псковским городским драматическим театром (тогда это называлось «Коммунальный театр»). Шансов, что концерты состоятся, было ничтожно мало. Руммель и сам это понимал, но остановиться не мог. Только что закончилась Гражданская война.  Были большие проблемы с электрическим освещением и отоплением. Деньги обесценились, и гонорары выплачивались продуктами, на провоз которых требовалось отдельное разрешение большевистских властей, как, впрочем, и на переезд из города в город. И всё же Руммель решился обратиться к уполномоченному Шаляпина Исаю Дворищихину. Встреча произошла в режиссёрской Мариинского театра. Дворищихин согласился уговорить Шаляпина приехать в Псков, в котором певец никогда не был, хотя многое о нём слышал, готовясь к постановке «Псковитянки». Через некоторое время Дворищихин сообщил, что Шаляпин согласен приехать и дать концерты, «но с условием, чтобы гонорар был «продуктовый».

История приезда Шаляпина в Псков описана в воспоминаниях Исаака Руммеля, в которых он рассказывает, как трепетал перед встречей с Шаляпиным, опасаясь, что «зелёный юнец в качестве администратора большого доверия у артиста не вызовет». Они встретились в гримёрке Шаляпина, который был уже в образе Бориса Годунова. Фактически, Руммель договаривался с царём. «Шаляпин сидел в кресле перед большим зеркалом, - пишет Руммель. - …Артист был уже в гриме, на вешалке висел золоченый кафтан Бориса. Когда я вошёл, Фёдор Иванович бросил на меня беглый взгляд, как мне показалось, ласковый, но несколько насмешливый и недоверчивый, и снова повернулся к зеркалу». Похоже, что в тот момент о поездке в Псков он думал меньше всего. Более того, позднее выяснится, даже после улаживания всех формальностей приезд Шаляпина в Псков организовать было невероятно трудно.

У Исаака Руммеля сказано: «Шаляпин отнёсся ко мне снисходительно, сказал, что впервые имеет дело с таким молодым антрепренёром. И не очень охотно, как мне казалось, подтвердил свое согласие выехать в Псков. Вероятно, был уверен, что из этого ничего не выйдет».

Не то, что Псков был очень далёк. Просто было понятно, что с гонораром в голодное время могут возникнуть проблемы. Так оно и оказалось. Выяснилось, «что за два концерта Шаляпину придётся предоставить шесть пудов разного продовольствия», а «продукты были тогда дороже золота». Руммель пришёл в ужас, но виду не подал. Кроме того, вокруг городов в то время действовали «заградотряды», боровшиеся со спекулянтами и мешочниками (времена НЭПа ещё не наступили). Руммель, для того чтобы Шаляпин приехал наверняка, решил устроить предоплату, но опасался, что по пути в Петроград его задержат с продуктами.

Вернувшись в Псков, руководитель Коммунального театра определился: один концерт надо сделать платный, а другой – бесплатный, и обратился за помощью к председателю исполкома. Председатель с предложением Руммеля согласился, организатор псковского концерта вывесил возле псковского театра рукописную афишу, и через два часа все билеты были проданы. На вырученные деньги на рынке были куплены продукты. Их упоковали в брезент. На тюке Руммель крупно написал: «В Петроград, Пермская ул., № 2, Шаляпину - лично в руки», сел в теплушку и отправился в Петроград. В воспоминаниях Руммеля написано, что эта надпись действовала как пароль. Продовольственный гонорар доехал до Петрограда без происшествий. Происшествия начались чуть позже. От вокзала неподъёмный груз надо было ещё доставить на Пермскую улицу. Это было не так просто – из-за отсутствия извозчиков. Организатор шаляпинского  концерта нашёл знакомого старика-носильщика, который согласился доставить «продовольственный гонорар» на санках (дело происходило в январе 1920 года). Сам же Руммель добирался к Шаляпину на трамвае.

На квартире выяснилось, что Шаляпин болен. «Услышав эти слова, я остолбенел»,- вспоминал антрепренёр. Но Дворищихин пообещал, что певец «отработает» свой «гонорар, как только поправится». У Шаляпина был «прострел», он же «ишиас». Он не то что гастролировать не мог, но нормально ходить и сидеть, - лежал в постели. Руммеля впустили к больному. «Сидите и рассказывайте, - попросил Шяляпин. - Как вы умудрились все так быстро устроить. Прямо как в сказке». Исаак Руммель рассказал. «Вы не волнуйтесь, - ответил Шаляпин. - Я рассчитаюсь с лихвой, не люблю оставаться в долгу».

Но волноваться всё-таки надо было. Исчез носильщик с «продовольственным гонораром». Прошло два часа, а его всё не было. Руммель и Дворищихин отправились его искать. Но и через три часа носильщик не объявился… Наконец, показалась знакомая фигура с санками – в сопровождении красноармейца. Оказалось, что носильщик, когда проходил по Гороховой, угодил в ЧК. Там-то и пригодилась крупная надпись на брезентовом тюке «Шаляпину - лично в руки».

Так что Фёдор Шаляпин гонорар получил, написав в расписке: «Получено от товарища Руммеля за участие в двух концертах в Пскове (авансом) один пуд масла, один пуд свинины и двадцать фунтов шпику…». Оставалось гонорар отработать, но и с этим возникли проблемы. Планы Шаляпина постоянно менялись. Мешали выступления в Мариинском театре или какие-то другие события. Сроки концертов постоянно смещались. «В Пскове нарастает скандал», - рассказывал Исаак Руммель. Обладатели счастливых билетов на шаляпинский концерт пожаловались «куда следует», и теперь в ЧК угодил Руммель. Вышел он оттуда только после того, как Шаляпин прислал в Псков телеграмму, где подтверждал, что продукты за будущие концерты получил. Но и после этого ожидание продолжилось. Вся эпопея заняла полгода.

Очередной раз концерты в Пскове назначили на 21 и 23 мая 1920 года. Только тогда, когда Шаляпин вместе с супругой и артистами сел на Варшавском вокзале в специальный международный вагон, прицепленный к составу теплушек, стало понятно, что концерты всё-таки состоятся.

В мемуарах Фёдора Шаляпина та же самая история описана так: «Однообразие и пустота существования так сильно меня тяготили, что я находил удовольствие даже в утомительных и малоинтересных поездках на концерты в провинцию. Все-таки ими изредка нарушался невыносимый строй моей жизни в Петербурге. Самое передвижение по железной дороге немного развлекало. Из окна вагона то вольного бродягу увидишь, то мужика на поле. Оно давало какую-то иллюзию свободы. Эти поездки были, впрочем, полезны и в продовольственном отношении. Приедет, бывало, какой-нибудь человек из Пскова за два-три дня до Рождества. Принесет с собою большой сверток, положит с многозначительной улыбкой на стол, развяжет его и покажет. А там - окорок ветчины, две-три копченых колбасы, кусок сахару фунта в три-четыре...  И человек этот скажет:  - Федор Иванович! Все это я с удовольствием оставлю вам на праздники, если только дадите слово приехать в Псков в мае, спеть на концерте, который я организую... Понимаю, что вознаграждение это малое для вас, но если будет хороший сбор, то я после концерта еще и деньжонок вам уделю. - Помилуйте, какие деньги! - бывало, ответишь на радостях. - Вам спасибо. Приятно, что подумали обо мне.  И в мае я отпевал концерт, "съеденный" в декабре...».

Поезд в дороге задержался, и машина на псковском вокзале его не встретила. «Псков - старинный русский город, - не стал сердиться Шаляпин. - Здесь сам Грозный ходил пешком, ничего, и мы пойдём».

Благодаря запискам Исаака Руммеля можно даже организовывать в Пскове экскурсии, связанные с пребыванием здесь Шаляпина. Артисты действительно отправились в центр Пскова пешком, и Шаляпин по дороге постоянно расспрашивал о том, что видел. Когда проходили мимо каторжной тюрьмы «Псковский централ», Шаляпин напел «Слышен звон кандальный...».  Позднее, когда Шаляпин окажется в Псковском кремле, он, в том месте, где река Пскова впадает в Великую, прочтёт монолог Грозного. В Троицком соборе он «попробовал голос», после чего спросил у спутников: «А как вы думаете, друзья, мог бы я быть неплохим дьяконом?!» Но это было уже после первого концерта, а сразу же после вокзала Руммель привёл Шаляпина к себе домой в тот самый дом и подъезд, в котором жил в 1900 году Ульянов-Ленин. «В этот дом надо входить, всегда помня, что здесь проходил Владимир Ильич», - отреагировал Фёдор Шаляпин. С большевистской властью у него были странные отношения. Шаляпин – через Демьяна Бедного – был знаком почти со всей большевистской верхушкой, включая Ленина. В то же время чем дальше, тем больше ему большевистские порядки не нравились, о чём он позднее в эмиграции напишет: «В мрачные дни моей петербургской жизни под большевиками мне часто снились сны о чужих краях, куда тянулась моя душа. Я тосковал о свободной и независимой жизни». Если бы Шаляпин остался на Родине, то, скорее всего, не пропал бы и уж точно с голоду бы не умер. Его концерты проходили с успехом. Его почитали и «низы», и новоявленные «верхи». У него во власти было полно знакомых, включая влиятельного Луначарского. Но ему не хватало той самой «свободы и независимости».  Да и круг людей в послереволюционной России сильно изменился. Шаляпину новые большевистские порядки напоминали «режим оккупации побежденной провинции развязными победителями». Шаляпин предпочёл уехать подальше от победителей, которые вели себя с каждым месяцем всё более вызывающе. «После большевистского переворота русский театр оказался облепленным всякого рода "деятелями революции", как мухами, - рассказывал Фёдор Шаляпин. - И за несколькими исключениями это были именно мухи; слоны были слишком грузны и важны, слишком заняты делом, чтобы развлекаться хождением по кулисам или посещением актёров на дому. Повадились ко мне ходить разные партийцы..». Но насовсем он уедет из России только в 1922 году. Один из эмигрантских журналистов напишет: «Появление Шаляпина в Париже очень симптоматично, а именно - крысы бегут с тонущего корабля...». Бывало, что его зачисляли «чуть ли не в тайные агенты ГПУ».

Что же касается двух псковских концертов 1920 года, то впечатлений от них и у публики, и у певца было столько, что Шаляпин потом говорил, что если расскажет об этом Луначарскому, то тот целую книгу напишет.

Театр, конечно, был оцеплен милицией и военными. Желающих попасть на концерт было в несколько раз больше, чем обладателей билетов. Шаляпина завалили цветами и букетами сирени. В тот день Шаляпин исполнил «Ноченьку», «Сомнение» Глинки и «Элегию» Массне в сопровождении виолончели, «Она хохотала» Лишина, «Блоху», «Семинариста» Мусоргского, «Мельника», «Червяка», «Титулярного советника» Даргомыжского и много чего ещё. Важно понимать, что шаляпинская сила была не только в голосе, но и в артистизме. Он подумывал об драматических ролях (в Пскове в узком круге прочитал монолог Сатина). Одна из его киноролей была в немом фильме 1915 года «Дочь Пскова» («Псковитянка») Александра Иванова-Гая. Он играл в нём, конечно же, Ивана Грозного. Очень характерный пример – подготовка к опере «Псковитянка», которую долгое время не воспринимали всерьёз. Но Фёдор Шаляпин настаивал на своём в ней участии и «попал на ту вещь, которая открыла …возможность соединения лирики и драмы». О своей работе над ролью Шяляпин в мемуарах рассказал подробно. По началу ничего не получалось («на сцене разлилась невообразимая скука и тоска»). Не лучше было и на второй репетиции. Так было до тех пор, пока Шаляпин в работе над ролью Ивана IV не нашёл золотую середину между героем-ханжой и героем-грозным. Но чтобы подобрать ключ, певец ходил в Третьяковскую галерею смотреть картины Шварца, Репина, скульптуру Антокольского. Добрался он и до частных собраний (у инженера Соколова был портрет Грозного работы Васнецова). В Пскове Шаляпин тоже проявил себя как человек, интересующийся историей и искусством, в Поганкиных палатах изучая редкие экспонаты. Впрочем, первое появление Шаляпина в роли Ивана Грозного в «Псковитянке» не на всех в конце XIX века произвело впечатление. В «Новом времени» в 1898 году появилась «разносная» статья «Музыкальные наброски» критика Иванова, специализировавшегося по «разносам». «Петь в этой роли решительно нечего, - писал он, - а потому и о голосе и о вокальном искусстве разговаривать не приходится». Шаляпин, прочитав статью, «почувствовал  себя октябрьской мухой». 

Но «мухи» остались в прошлом веке, а в первый вечер в Пскове «на бис» Шаляпин исполнил «Блоху». Когда же всё закончилось, выйти из театра оказалось непросто (на дворе стояла толпа, и ни милиция, ни комендантский патруль не могли уговорить публику разойтись. Открытый автомобиль ...был весь наполнен цветами, его окружала толпа...»).

Второй концерт, состоявшийся через день, был для членов профсоюзов. Он был бесплатным. Как вспоминали те, кому удалось побывать на обоих выступлениях, второй концерт был ещё более успешен. Возможно, за счёт «Дубинушки», которую он исполнял, сам сидя за роялем, а припев по просьбе певца пел весь зал. «После второго куплета зал весь поднялся и стоя пел, - написал в воспоминаниях Исаак Руммель. - Кончилась песня, а взрывы аплодисментов, крики «браво», «бис»продолжались еще очень долго. Мне казалось, что им не будет конца. И вдруг Шаляпин остановил зал и крикнул: «Повторим, что ли?» И весь мокрый, продолжал петь и дирижировать неутомимым хором. Цепкая рука Дворищина утащила меня за кулисы, Исай кричал: - Он сошел с ума! Небывалый случай! Повторять «Дубинушку» полным голосом, перепевать весь хор! Он сорвёт себе голос! Что он делает?! Остановите его, он сошел с ума, это невозможно! Я получу разрыв сердца здесь, на месте, надо что-то предпринять...» Но всё закончилось хорошо, без срывов. Фёдор Шаляпин этими гастролями был очень доволен, хотя ему было несколько странно возвращаться домой без гонорара, который он проел ещё зимой, полгода назад. Но и тут его ждал сюрприз. Утром в поезде, когда подъезжали к Петербургу, ему вручили двух гигантских пудовых щук (их раздобыл у рыбаков Руммель перед отъездом). По инициативе Дворщихина был разыгран целый спектакль. Можно сказать, это был третий, незапланированный концерт. Проснувшемуся и вышедшему из купе Шаляпину сказали, что на одной из многочисленных остановок была устроена рыбная ловля. Шаляпин, большой любитель рыбалки, обиделся, что обошлось без его участия (бегал «по коридору, как разъяренный лев в клетке»), а когда ему в «качестве доказательства притащили двух неподъёмных щук, певец совсем расстроился – до тех пор, пока ему не разъяснили розыгрыш. «Это подарок! – быстро остыл Шаляпин. - Вот это да! За такое дело стоит отпеть концерт». Озёрные щуки не подвели.

О таких вещах Шаляпин вспоминал, когда оказался в эмиграции: «Не жалею я ни денег, конфискованных у меня в национализированных банках, ни о домах в столицах, ни о земле в деревне. Не тоскую я особенно о блестящих наших столицах, ни даже о дорогих моему сердцу русских театрах. Если, как русский гражданин, я вместе со всеми печалюсь о временной разрухе нашей великой страны, то как человек, в области личной и интимной, я грущу по временам о русском пейзаже, о русской весне, о русском снеге, о русском озере и лесе русском. Грущу я иногда о простом русском мужике, том самом, о котором наши утонченные люди говорят столько плохого, что он и жаден, и груб, и не воспитан, да ещё и вор…»

Бывает, что и вор, но щуки, но старинный русский город, но открытый автомобиль, усыпанный сиренью… Есть к чему возвращаться, пускай даже мысленно.

Положи трубку и возьми скрипку,
Получи безжалостную прививку.
Я тоже положил трубку и взял трубу,
И сыграл что-то через губу.
Музыка собирается по крупицам,
А потом в сухом воздухе клубится.
Каждый здесь слышит что-то своё.
Музыка непрерывно куда-то зовёт.

Положи трубку, прерви эту связь,
Весело пританцовывая и смеясь.
Возьми скрипку и тронь струны.

Я знаю, кто изобрёл колесо фортуны.