Истово верующему не грешно истреблять, не прощая и самой малости

В Пскове мест, связанных с писателем Николаем Лесковым, несколько. Они находятся на ближнем Запсковье и на ближнем Завеличье. Имеются в виду те купеческие дома старообрядцев, которые он посещал, собирая материал для своей публикации. Но не меньшее впечатление на Лескова жарким летом 1863 года произвела псковская гостиница. Название её писатель не запомнил (есть предположение, что она называлась SPeterburg), но зато запомнил всё остальное. «Знаю, что она приходится где-то на стрелке двух улиц и ход в номера через трактир, - вспоминал Лесков не без содрогания. - Прегадкая гостиница! лакеи обсчитывают не хуже берлинских кельнеров, а клопы точно вишни владимирские. Целые ночи я спал на окне, на котором по целым дням писал, отдыхая утомлёнными глазами на раскалённой мостовой, совершенно пустой в течение всего дня, губернской улицы». Для краткости гостиницу можно так и называть: «Прегадкая гостиница». Красивая получилась бы вывеска.

Вот так вот, сидя на подоконнике и «отдыхая глазами» на псковской мостовой, Лесков набросал заготовки для пространной статьи под названием «Псков».

В Пскове Николая Лескова привлекли «раскольники», то есть старообрядцы, они же «беспоповцы». На северо-запад Российской империи – в Псков и Ригу - Лесков приезжал для того, чтобы понять, каких именно взглядов придерживаются местные старообрядцы. Кто они больше? Феодосеевцы? Поморцы? (старообрядцев тогда подразделяли на 29 сект). Лескова интересовало отношение псковских старообрядцев к браку и «секретные школы».

Появление Лескова в наших местах было не случайно. После церковного раскола XVII века Псков и Новгород стали центрами старообрядцев. Их, конечно, преследовали. Один из самых известных случаев – сожжение старца Варлаама из Псково-Печерского монастыря (бывшего протопопа псковского соборного храма Святой Троицы).

Массовый сыск старообрядцев проходил под Псковом в 1683-1684 годах. Тогда удалось схватить и казнить не только Варлаама, но и многих других (великолукского купца Иоанна Дементьева, псковичей Василия и Симеона…). Но раскольники не перевелись. Наоборот, радикализировались. Одним из них был в последствие очень влиятельный среди «беспоповцев» дьячок Феодосий Васильев, обосновавшийся неподалёку от Невеля. Он привлёк около 1300 человек. Многие из них поселились в двух «обителях». Затем, после конфликта с польскими католиками, старообрядцы перебрались в Вязовскую волость Великолукского уезда, но и там Федодосию Васильеву жить спокойно не дали. В 1711 году его арестовали и замучили до смерти.

И вот, спустя полтора века в наши края приехал Лесков – собирать по поручению министерства просвещения материал для своего исследования, которое он назовёт «С людьми древнего благочестия». Конечная цель поездки Лескова была Рига, но Псков лежал на пути. Так что Лесков решил здесь задержаться – учитывая, что в Псковской губернии проживало не меньше 6 тысяч старообрядцев, из них от 200 до 400 человек в самом Пскове.

Николай Лесков почерпнул в Пскове для своего исследования немало интересного, но «секретных школ» не посетил. «Нет никакого сомнения, что в Пскове есть секретные школы, - написал писатель, - но мне их не удалось видеть, по причине неожиданного отъезда X. в Петербург». Х. – это, скорее всего, купец 1-й гильдии Василий Хмелинский – на тот момент самый влиятельный старообрядец Пскова. Сегодня в Пскове больше известен зять Хмелинского купец Пётр Батов (Батов доживёт до революции, большевики его расстреляют в декаб­ре 1918 года).

Многое из того, что сохранилось до наших дней на левом берегу Великой и что известно сейчас как «Дом Батова» и Псковский театр кукол (с 1906 года там была Моленная Поморского беспоповского согласия), было построено уже после приезда Лескова, в том числе в начале ХХ века (при моленной содержались и воспитывались де­вочки-сироты и девочки из малообеспеченных семей). Сама же эта территория стала активно использоваться семьёй Хмелинских с 1866 года, после того как они занялись там перестройкой.

До того, как Х. неожиданно отправился в Петербург, Лесков с ним много общался, когда был у него в доме на Богоявленской улице (ныне улицы Герцена). Купца Х. Лесков назвал «Этот Меттерних «древлего благочестия». Он «ни о ком не говорит худо, ни о православном архиерее, ни о властях, ни о «Колоколе» и его редакторе. У него все хорошие люди, и всё это выходит так ладно, что, например, и власти, обруганные в «Колоколе», совсем правы, и «Колокол» ни в чем не виноват». Словом, дипломат. Но не только купцы-старообрядцы интересовали Лескова. Он общался с людьми попроще (заглянул в Торговые ряды), пытаясь выведать у них особенности их обычаев, но мало чего добился. По началу он думал, что старообрядцы скрытничают, но «потом убедился, что безграмотные раскольники, которых немало между псковичами, действительно ничего не знают о своем вероучении и ничего не могут сказать, кроме того, что они «по древлему благочестию».

Вообще, положение в Пскове у старообрядцев было двусмысленное. С одной стороны, некоторые пользовались влиянием и уважением (Василий Хмелинский и Пётр Батов были почётными гражданами города и занимали видные общественные должности). Но в то же время, многие старообрядческие порядки не то что не приветствовались, но и запрещались. «В Пскове есть один духовный отец («батька»), живущий под секретом и служащий, как мне кажется, в небольшой, но прекрасной домовой молельне, - написал Николай Лесков в очерке «Псков», - ибо общественная молельня тоже правительством уничтожена, но я не мог побеседовать с этим отцом, потому что его не было в городе. В среде же его паствы (не говоря о X.) я встретил невежество поражающее, становящее в тупик и преисполняющее глубокого сожаления к этим людям, бродящим с непроницаемою повязкою на помутившихся от поклонного кивания глазах».

На эту двусмысленность положения Николай Лесков внимание тоже обратил, описав псковских старообрядцев так: «В Пскове брачатся, молятся за царя и вообще все народ такого свойства, что дай на них посмотреть самому строгому инспектору, он непременно запишет им пять в поведении, только боюсь, не было бы у них ноля в успехах».

В одном из богатых старообрядческих домов Лесков неожиданно увидел новую фисгармонику. Между хозяевами и писателем состоялся такой разговор: «- Кто это у вас играет? - спрашиваю. - Фи! ни Боже мой! Никто не играет.  - Отчего? - Нет-с. У нас не принято. Это то ж, что пение, что танцы, что музыка, - нейдет это.  - Какой же вред видите вы в этом?...  Хозяин, прельстивший меня здравым взглядом на труды Павла, вышедшего воевать с фанатизмом и сухим, холодным развратом, словно вдруг преобразился передо мною. - Вот видите, - начал он. - Беды точно нет, а посудите, что ж такое музыка? Никакой нужды в ней нет».

Другая же обстановка этого дома на Лескова впечатления не произвела («видел в нём то же самое, что обыкновенно встречается в домах губернских раскольничьих магнатов: барские претензии и мещанское безвкусие; отвратительную чистоту показных покоев, убивающих видом своей неприкосновенности, и нечисть, глядящую из-за дверей жилой закуты; герань с бальзамином на окне, двух канареек в клетках, огромный образ с ликом, лишенным человеческого подобия, и костяные счеты с ремешком на рамке».

Лесков прекрасно понимал, что за короткий срок пребывания в Пскове многого он увидеть и понять не в состоянии, и глобальных выводов старался не делать, постоянно оговариваясь, что времени у него было немного. И всё же некоторые наблюдения зафиксировал: «Семейный быт псковских беспоповцев, сколько я мог заметить по самому кратковременному знакомству, весьма недостаточному для изучения какого бы то ни было бытового строя, на взгляд ничем не отличается от рядового быта русского купечества и мещанства. То же гомерическое невежество, скопидомство, скряжничество, крайнейшая любостяжательность, суеверный фанатизм и крепость в отеческих преданиях, разврат и семейный деспотизм».

Все эти наблюдения Лескову потом пригодятся не только для очерка, но и для художественных рассказов, в которых он не раз описывал тот самый «семейный деспотизм» и прочие особенности русской жизни – не обязательно связанные с раскольниками. Более того, Лескову даже показалось, что на фоне прочих христиан многие псковские старообрядцы выглядят не столь мракобесно. «Впрочем, деспотизм здесь, пожалуй, несколько слабее, чем в православной семье, - записал он, - и я решаюсь это приписывать влиянию федосеевского духа, дающего женщине некоторую самостоятельность, признавая её «посестрием», временною подругою, а не женою, не крепостным лицом, каким трактует её русский православный простолюдин. А может быть, в этом играет некоторую роль и то, что в Пскове раскольницы гораздо грамотнее, чем их сожители…»

Устав поить гостиничных клопов, Николай Лесков, отметив в своих записях, что « обстоятельства не позволяли засиживаться в Пскове», отправился дальше, в Ригу. У него оставалась надежда, что рижские клопы будут не такие заметные.

В не прощёное воскресение хорошо мстить.
Жертвы идут по кругу.
Много тех, кто постился, но ничего не постиг,
Прибившись к пустому звуку.
Как сказал один будущий герой:
Главное, чтобы была война.
Без войны же выйдет герой кривой.
Жизненно важно дойти до дна.
В понедельник тоже мстить хорошо,
Истребляя признаки сладкой слабости.
Истово верующему не грешно
Истреблять, не прощая и самой малости.
Вступать в силу – совсем не грех
Для того, кто устал быть плохим.
Сухой схимник из кельи скажет за всех:
В молитве важно порох держать сухим.