Двойная маскировка не помешает

В феврале 1932 года Евгений Лансере записал в своём дневнике: «Невероятное оскудение. Конечно, довести всех и всё до нищеты: нищими и голодными удобно управлять». Художнику Евгению Лансере приходилось вести двойную жизнь – участвовать в проектах, прославляющих советскую власть, а для себя вести откровенный дневник, в который он записывал то, что он думает на самом деле. В этом дневнике, изданном трёхтомником, даны очень жёсткие оценки  сталинскому режиму. Например, такие: «Аморфность чудовищна. Неслыханный террор, уничтожение интеллигенции, аморальность, нищета массы – результат режима». Эта запись от 18 сентября 1942 года. СССР ведёт смертельную войну, но при этом не забывает преследовать и уничтожать тех, кто мог бы помочь родной стране.

Братья Евгений и Николай Лансере приезжали в Псковскую губернию в 1903 году. Евгений Лансере более известен как художник, Николай как архитектор. Тот приезд был плодотворным. Николай Лансере делал акварельные зарисовки и рисунки церквей,  фотографировал, делал обмеры… Его интересовало древнерусское зодчество. Пробыл он в Псковской губернии с 21 мая по август 1903 года. Из работ того периода известны рисунки «Печерский монастырь. Уголок двора», «Село Велье», акварель «Изборская крепость»… В 1908 - 1912 Николай Лансере продолжил обследования состояния псковских крепостных сооружений (по поручению Императорской археологической комиссии). Из работ более позднего советского периода известна акварель «Мирожский монастырь, вид на Спасо-Преображенский собор», созданная в время приезда в Псков в 1930 году. Вскоре его арестовали. К тому времени он уже был очень известен как архитектор историк архитектуры, педагог и живописец. Одна из самых известных его исторических работ - «Краткая история архитектуры всех времён и народов». Всё остальное ему пришлось делать в неволе.

У Евгения Лансере совсем другая судьба. Пожалуй, он был более политизирован. С молодости принимал участие в создании нескольких остро-сатирических изданий, в частности, сотрудничал с еженедельным иллюстрированным журналом политической сатиры «Адская почта», выходившим в 1906 году (с «Адской почтой» сотрудничали многие из тех, о ком я здесь писал: Фёдор Сологуб (8 октября), Мстислав Добужинский (14 августа), Иван Бунин (30 августа)). Борьба «против насилия и насильников, рабства и поработителей», о которой было заявлено в № 1 «Адской почты», закончилась на № 4. «Адскую почту» царские власти закрыли. Во время Первой мировой войны Евгений Лансере был военным художником-корреспондентом на Кавказском фронте, а в 1919 году сотрудничал как художник в Осведомительно-агитационном бюро Добровольческой армии Антона Деникина. Тем удивительнее, что при советской власти он был известен как создатель картин типа «Встреча комсомольцев с крестьянами Крыма». А параллельно описывал свои ощущения от этого двоемыслия («Меня тошнит от «ликующих пролетариев всех стран»).

Братья Лансере выросли в известной семье. Их отец Евгений Лансере – знаменитый скульптор, их дядя Александр Бенуа – художник и один из основателей общества «Мир искусства». А самым известным художником, наверное, среди названных была их родная сестра Зинаида Серебрякова (Лансере).

Николая Лансере арестовали 2 марта 1931 года, обвинив в том, что он шпионил в пользу Франции. Французским шпионом его назначили потому, что фамилия у него была французская. Почему в шпионаже не обвинили его брата Евгения? Логику здесь подключать не обязательно. Возможно, по недосмотру. Если бы знали о его тайных дневниках, то арестовали бы. Николая Лансере отправили в «шарашку», то есть в «Особое конструкторско-техническое бюро», в котором он провёл с июля 1931-го по 28 июня 1935 года. Многие его работы, дошедшие до наших дней, созданы в заключении. Чаще всего это были проекты фасадов административных и жилых домов, связанных с ГПУ (на углу Шпалерной улицы и Литейного проспекта в Ленинграде, дом отдыха ГПУ в Хосте, жилые дома для сотрудников ГПУ на Пироговской набережной в Москве и многое другое).

Когда Евгений Лансере узнал о том, что его брат приговорён к 10-летнему заключению, то записал в своём дневнике (22 марта 1932 года): «Открытка от Таты о приговоре Коле. 10 лет работ. Сволочи.  Всё глубже проникаюсь сознанием, что мы порабощены подонками народа, хамами; грубость, наглость, непонимание и недобросовестность во всём, совершенно невообразимые при других режимах». Он проживёт ещё 15 лет, но мнение о режиме у него не изменится. Тем не менее, он станет заслуженным деятелем искусств Грузинской ССР, лауреатом Сталинской премии второй степени, народным художником РСФСР…

Вот несколько его дневниковых записей разных лет:

7 февраля 1930 года: «Слухи о кровавых усмирениях, о массовых ссылках; вчера видел партию в 15-20 «военнопленных кулаков», окруж. Большим чекистским конвоем, ободранные».

22 мая 1934 года: «… Ананова, почти отбывшего свой срок, снова закатали на 3,5 года. До чего же мы привыкли смотреть на это не как на акт правосудия, логики, а как на случай, на заражение тифом…»

23 июня 1938 года: «…Так всё противно, всё отравлено халтурою, шаблоном, фальшью…»

23 июня 1940 года: «…только что у меня был Фрид из музея Революции. Говорил, что так много художников бедствуют ужасно. Голод форменный в Калуге».

С советской властью у Евгения Лансере были разногласия и этические, и эстетические. Он был академист, революционные идеи ему были чужды не только в политике – в искусстве тоже. По этой причине у него довольно много резких высказываний о художниках-новаторах или о новаторах-режиссёрах (театральным художником Лансере тоже был). Возможно, не таких резких, как у Сомова, о котором я писал здесь 30 ноября, но всё равно много. Они все примерно такого рода: «Бенуа, обидно, что он считается с кубистами… с Сезаном, с Гогеном… Мои боги Менцель, прерафаэлиты… А что Гоген, кроме удачной пестроты?». Разумеется, Адольф фон Менцель Лансере был намного ближе, чем Гоген. И тем более чем Пиросмани, Пикассо, Шагал, о которых он тоже отзывался плохо. Неакадемическую живопись он отторгал. Однако ведь и в СССР уже давно многое новаторское отторгалось. Силу набирал новый академизм, и здесь Лансере пришёлся «ко двору». Важно было только проявлять внешнюю лояльность, работать по заказу. А заказы шли солидные. Строилась гостиница «Москва», готовилось воздвижение гигантского Дома Советов. 12 августа 1938 года Лансере напишет: «Сюжетно мне страшно скучно… От этого энтузиазма, от улыбающихся рож – воротит! А между тем только это и предстоит делать – во Дворце Советов». Как художник он многое терял. Он работал вопреки самому себе. Да ещё в какой обстановке работал… («Ужасные дни; тревожное, гнетущее настроение… Утром телеграмма – Колю выслали  18-го в Котлас, без свидания, без передачи»).

Николая Лансере промучили больше 10 лет. С застенками большевиков  он раньше тоже был знаком. Известен его автопортрет: «В тюрьме ДонЧК в Ростове-на-Дону. 03.10.1920». А погиб профессор Академии Художеств Николай Лансере 6 мая 1942 года на пересылке во время войны. Когда это известие дошло до Евгения Лансере, он записал 2 июля 1942 года: «Милый и чудный человек, невинно замученный тысячу раз проклятым режимом, проклятыми «установками», и «директивами» сволочной шайки».

Начало Великой Отечественной войны он вспоминал так: «Первую военную осень и начало зимы мы все были на даче, время было очень страшное: перед дачей рыли окопы, делали завалы, бомбежка линии станции - около 1 километра от дачи; угоняли мимо нас скот, беженцы, и все приближающийся гул орудий; но все же немцы не дошли до наших мест километров 40-50, и их прогнали, а мы благополучно усидели и тем сохранили дачу и имущество. Время, конечно, было трудное и в смысле питания и заработка...». И всё же именно тогда, в середине войны, у него появилась надежда на лучшее.

Одна из работ, связанных с псковским краем, у Евгения Лансере называется «После битвы на Чудском озере» («После Ледового побоища»). 19 марта 1943 года художник получил за серию таких работ Государственную премию СССР 2-й степени. В автобиографии Евгений Лансере написал: «Присуждение мне Сталинской премии изменило строй мыслей и настроений - явились и вера в себя, и надежды на будущее». Но это для автобиографии – на показ, а вот что написано в дневнике времён войны: 28 июля 1944 года: «Колхозы убыточны и ненавистны. Здесь огромное большинство – тунеядцы, ненужные, но и голодные, рабы…. Идиотский режим,  очень удобный только для кучки подкармливаемых гепеушников, да нашему, отчасти, брату «увеселителю»… Поэтому с готовностью стараемся».

26 февраля 1945 года 69-летний Евгений Лансере, который считает сталинский режим «идиотским» и «аморальным», получает звание народного художника РСФСР, а 4 сентября 1945-го ему вручают второй орден Трудового Красного Знамени. Видимо как «увеселителю».

Окончания войны он дождался и был сильно озадачен тем, как именно это событие отпраздновали в СССР. 13 мая 1945 года он написал: «Подлое и бездарное Информбюро. Величайшие события, а мы ничего не знаем. И как «отпраздновали» победу и мир – скупо, скучно, уныло».

И всё же Лансере 18 мая 1945 года написал своей сестре Зинаиде Серебряковой в Париж: «Теперь, когда завершилась победою эта ужасная война, мы все верим, что установится связь с вами всеми, такими далекими и такими близкими, а может быть, и увидимся». Из этого письма Зинаида Серебрякова узнала о смерти брата Николая.

Они не увиделись.

В этой маске хорошо видны краски,
Но двойная маскировка не помешает.
Картина разворачивается большая.
А кто-то усердно строчит пасквиль.
Товарищ Пасквиль, примите благодарность
Или хотя бы что-нибудь примите.
Внутри у человека тихая обитель,
В которой медленно выращивается старость.
Многие просто заранее сдаются,
Уходят в сон, отступление обеспечив.
Товарищ Пасквиль, назначьте мне встречу
На площади всех несбывшихся революций.
Там стоит невидимый памятник туману.
Доходчивая картина – в виде гильотины.
Все виды искусства сливаются воедино.
У этой гильотины не хватает стоп-крана.